Пора переписать эту статью..  




 

                                                                                                                                               Русское Богоискательство

     Богоискательство не является отличительной чертой именно русского народа: всем людям нужен Бог и многие ищут Его, но православие породило в русском народе великое богоискательство, какого не знал и не знает ни один народ мира. Православие покрыло русскую землю тысячами монастырей и скитов, в которых читали Св. Писание и искали спасения своих душ около ста тысяч монахов и монахинь. В России не было запрета на чтение Библии, в отличие от католических стран, но народу Библия стала доступна только с начала XIX в. после создания в России Библейского общества.

     Писатель Лесков замечает: “Русь была крещена, но не просвещена”. Религиозный философ Бердяев спрашивает: “Прошла ли Россия христианизацию? Не усвоив учения Христа, русский человек остался язычником, точнее, православным язычником”.

     При отсутствии дешевых изданий Библии для народа, евангельского учения о церквах, у нас было много самоспасающихся разными подвигами, от столпничества до зарывания живьем в землю, от самораспятий до изнурительного монашества и послушничества... Иными словами, происходило убиение плоти, а зло находилось в сердце. Между тем “Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы”.

     Эта статья посвящена не православному богоискательству, о котором нам известно по житиям святых, а тому богоискательству, которому было отказано в правах: “В России все расценивалось по категориям ортодоксии и ереси”, — писал Н.А. Бердяев. Поэтому любое инакомыслие, духовный поиск вне указанных рамок жестоко преследовались. Так жестоко, что мы все находимся почти в полном неведении о тех людях, среди которых были, возможно, наши братья и сестры.

                                                                                                                               Некоторые особенности принятия христианства на Руси

     Русская христианская история имеет целый ряд особенностей, знание которых может пролить свет и на некоторые стороны современной истории нашей страны, потому что именно характер веры определяет жизнь, как отдельного человека, так и всего государства.

     В 988 году произошло крещение в Киеве, а затем христианство распространилось и в других городах. Сейчас мы постараемся посмотреть на происшедшее с точки зрения основных мировых событий, которые сначала разделили Римскую империю на Западную и Восточную, а затем уничтожили восточную ее часть. Без понимания этих фактов нельзя понять ни особенностей развития России, ни ее отличия от Запада, ни того совершенно неожиданного поворота в мировой истории, который связан с крещением Руси.

     Итак, вспомним, как римский император Константин, придя к власти в 313 году, положил конец преследованиям христиан, а вскоре сделал христианство государственной религией. Известно мнение историков церкви, что никакие гонения при Нероне, Траяне, Деции, Диоклетиане не принесли церкви столько горя и страданий, как признание христианства государственной религией. До этого церковь была в мире, а с этого момента мир вошел в церковь.

     Но император Константин сделал еще нечто важное: он перенес свою столицу в Византию, и она впоследствии была переименована в Константинополь. Он поступил так потому, что в Риме у него было много политических противников, а также потому, что там было особенно сильно язычество. Вряд ли он предполагал, что впоследствии эти два столичных города будут олицетворять собой Запад и Восток, противостояние которых будет определять жизнь мира. Уже в 395 году при двух столицах появились два императора: Аркадий и Гонорий, сыновья Феодосия Великого. А еще почти через сто лет при вторжении на территорию Запада готских племен с севера Рим пал, в 483 году был убит последний римский император. Западная Римская империя прекратила свое существование, но церковь не перестала существовать, а напротив, возникла Священная     Римская империя под властью папы, с одной стороны, и многих германских (готских) королей, с другой, т.е. имело место некоторое двоевластие, или разделение власти духовной, “небесной”, и власти государственной, земной. Восточная Римская империя не пострадала от нашествия готов и пережила Западную почти на тысячу лет. В Восточной империи оставался прежний порядок, когда церковь находится под властью императора, который считает себя “помазанником Божьим”. Именно эту структуру восточной церкви и переняла Русь, когда принимала христианство.

     К тому времени, когда князь Владимир, креститель Киевской Руси, решил принять христианство как государственную религию, христианский мир был уже разделен на две части: западную и восточную. Запад был очень активен и успешен в миссионерской деятельности: Христианство приняли многочисленные готские (германские) племена, Карл Великий уже покорил саксонцев, лангобардов, христианство распространилось в Англии, Ирландии, Шотландии и простирало свое влияние на Скандинавию. Восток ничем подобным не мог похвалиться. Ушли в прошлое те времена первого христианства, когда оно продвигалось именно на Восток — в Сирию, Персию, Армению, даже в Индию. После эпохи Вселенских соборов (IV — VIII века) Восток был озабочен не продвижением христианства, а выживанием. Арабские завоевания VII — VIII веков навсегда отняли у христиан Северную Африку, Аравию, Сирию, Персию, часть Малой Азии и Палестину. Эти территории стали мусульманскими. Много позже, во время реконкисты XV века, удалось отвоевать обратно только Испанию. Восточное христианство доживало последние дни. Уже скоро турецкие лавины обрушатся на этот островок древней культуры, захватят всю Малую Азию, Балканский полуостров и сам Константинополь — Византию — Царьград. Тут бы и конец Восточному православию, т.е. Восточной части Священной Римской империи, если бы не великая миссия апостолов-славян солунских братьев Кирилла и Мефодия. Воистину, как написано в Притчах Соломона: “От Господа направляются шаги человека” (20:24) и “Сердце человека обдумывает свой путь, но Господь управляет шествием его” (16:9). Братья эти были, конечно, необыкновенными людьми. Младшего, Кирилла, даже называли Философом за его мудрость. Последствия их деятельности превосходят человеческое разумение. Призыв пришел к ним из той части земли, которая теперь называется Восточной Европой, где живут наши братья-славяне, из Моравского государства, расположенного на месте нынешних Чехии, Словакии и Польши.

     Князь этого славянского государства — Моравии – Ростислав, обратился в Константинополь с просьбой сделать перевод Писания на славянский язык. Это была удивительная просьба! Во-первых, у славян не было письменности, письменного языка, на который можно было бы переводить. Во-вторых, почему бы не поискать учителей среди западных миссионеров, известных во всем мире? Почему Ростислав обратился не в Рим, а в Константинополь? Потому что во всей Европе господствовали германцы и любыми путями стремились присоединить к себе и восточную, славянскую, часть Европы. Католическое богослужение проводилось на латыни. Католические миссионеры, на каких бы языках они ни проповедовали, вводили в христианизированных странах богослужение на одном языке — на латыни. Это обеспечивало их единство, и через духовное влияние проводилось влияние и политическое. Моравия не хотела ни духовного, ни политического влияния германских государств, которые вели себя бесцеремонно. Ну а что касается славянской письменности, то князь попросил, чтобы миссионеры сами изобрели буквы для того, чтобы выполнить перевод! Этот труд был закончен к 864 году.

     Братья прекрасно знали оба языка: и греческий, и славянский; в Солуни (Фессалонике) они были окружены славянским населением. Затем, приехав в Моравию, они учли основу местных говоров, а также особенности языка южнославянских земель. В переводе Евангелий, Деяний апостолов и Псалтири они смогли передать все оттенки смысла греческого оригинала. Ценность труда братьев была еще и в том, что они ориентировались не на западное или восточное христианство, а на первохристианство. Их переводы означали не просто возникновение литературного языка славян, а его сложение уже сразу в тех зрелых, развитых формах, которые вырабатывались в греческом тексте оригиналов как результат многовекового литературного развития. Братья смотрели на свой труд как на подвижничество, служение Богу. Под влиянием послании апостола Павла Кирилл избрал делом своей жизни проповедь христианского учения людям, не знающим его, чтобы и для них открылась дверь спасения. Он строго писал своему более созерцательному брату: “Ты же очень возлюбил Гору (Афонский монастырь), но не смей ради Горы оставить свое учительство, ибо чем иным ты можешь лучше достигнуть спасения?”

     Мудрый Кирилл хотел защитить славянский перевод Писания от Рима, против указаний которого он шел, и нашел средство защиты: нужно получить благословение папы! В то время шла настоящая охота за “мощами святых”, а Кириллу удалось найти место захоронения останков Климента Римского, о котором было известно, что он утоплен и похоронен около Херсона. На могиле его Кирилл обнаружил изображение якоря, что придало находке больше достоверности. Правда, якорь у первых христиан был довольно распространенным символом, но Кирилл больше заботился не о достоверности мощей, а о том, чтобы оповестить папу об их прибытии в Рим. Встреча в Риме была торжественной: папа вышел их встречать самолично. Он благословил драгоценную реликвию, а Кирилл тут же предложил для благословения свои переводы. И получил его!

     Впоследствии, уже после смерти Кирилла (он умер, когда ему было всего 43 года), Рим признает Мефодия “еретиком” за его славянскую азбуку, и по навету раздраженных германских баронов Мефодий будет заключен в темницу.

     Особенно жестокие гонения претерпели ученики Кирилла и Мефодия. Их, избитых, изгнали из пределов Моравии в Болгарию, где они были приняты с восторгом как просветители славян. В Болгарии до сих пор самым большим национальным праздником является праздник Кирилла и Мефодия — День начала славянской письменности и славянской независимости. Через Болгарию переводы пришли в Киевскую Русь.

     Таким образом, благодаря существованию славянских переводов Писания, благодаря самоотверженному труду и верности благословенных братьев христианство в Россию пришло на народном, понятном для всех языке. Этот факт невозможно переоценить. Достаточно сказать, что все другие народы получили Евангелие на родном языке только в эпоху Реформации либо незадолго перед ней:

     Отсюда следует несколько очень интересных и необычных выводов.

  1. В Россию одновременно с греческой церковной обрядностью и греческим богословием, со всей пышностью византийского богослужения пришло Евангелие на народном языке, а по повелению князя при церквах были открыты школы, и дети учились родной грамоте по псалмам.

  2. В народе возникло глубокое и живучее убеждение, что веру мы взяли не от греков, а от Бога. (Именно эту мысль выразит впоследствии киевский митрополит Иларион в 1051 году). То есть крещение Руси привело не к присоединению ее к Византии, а к развитию ее самостоятельности. Вспомним, что на католическом Западе христианизация приводила к принятию католического богослужения на латыни, и это обеспечивало присоединение новых и новых стран к Священной Римской империи. Крещение же Руси привело к образованию особого славянского сознания, христианизация оказалась пробуждением славянского духа.

  3. С самого начала христианства на Руси оно получило возможность развиваться как в формах обрядовых, так и в формах евангельских, т.е. непосредственного общения с Богом через Его Слово. При дворе князя Ярослава Мудрого, например, существовала целая духовная академия: десятки переписчиков переписывали Евангелие, творения отцов церкви, тут же были и новые переводчики; сам князь очень любил читать духовную литературу и побуждал к этому все свое окружение. Подобным же образом действовал и Владимир Мономах.

     Сколько стоило тогда Евангелие? Исследователи, учитывая стоимость телячьей кожи, переписывание, украшение, учитывая время, потраченное на этот труд, пришли к выводу, что это была примерно цена одной коровы.

 

Осмысление Евангельского послания в Киевской Руси после ее крещения

     С принятием христианства на Русь хлынуло огромное количество новых идей, понятий — фактически это была вся тысячелетняя греко-византийская культура. Осмысление славянского перевода Писаний продолжалось столетиями, но началось оно сразу же после крещения. Весь этот процесс трудно себе даже представить:

     С самого начала этот процесс освоения и осмысления пошел в двух направлениях: мистическом и рационалистическом, как освоение мистической церковной обрядности и как осмысление Писаний, потому что и церковное устройство, и славянский перевод Писаний пришли к нам почти одновременно.

 

                                                             Освоение церковной обрядности

     Киевская Русь явилась широким полем миссионерской деятельности греческой церкви, Византии, восточной церкви. Если бы не эта восточная миссия, то восточной православной церкви сейчас не существовало бы и в мире была бы только одна христианская церковь — католическая, с Римом во главе. Каковы же были особенности греческого богословия, воспринятые Киевской Русью и выразившиеся в церковном устройстве? Надо иметь в виду, что за тысячу лет существования этой исторической церкви она во многом отошла от евангельского христианства. Уже ко времени первого Вселенского собора в Никее, в 325 году, в практике церкви существовали поминовения мертвых и молитвы за них, поклонение святым и молитвы, обращенные к ним, крещение детей и культ Богородицы. Но главными отступлениями были следующие:

     На чем основывались все эти отступления от евангельского здравого учения и простоты? На признании совершенной непостижимости Бога человеческим разумом. Отсюда вытекала необходимость некоей мистической обрядности или магических действий, чтобы как-то приблизиться к далекому и неведомому Богу, и значит, были необходимы и специальные служители для совершения таинств, класс духовенства, и специальные здания — храмы, которые являлись бы Домом Божьим. Восточному христианству были присущи еще некоторые особенности, связанные со слитностью государства и церкви, в отличие от Запада, где существовало некоторое “двоевластие”: власть духовная и власть земная. На Западе наместником Бога на земле был папа, а на Востоке — царь.

     Итак, Киевская Русь восприняла все церковное устройство от греков, а также и греческое богословие. Ее иерархами вначале были греки. Убранство церквей, иконопись — все было по греческому образцу. Это был мистический путь освоения Евангелия — через обряды, таинства, созерцание и поклонение невидимому, непознаваемому Богу через видимые изображения святых, а также освоение Писаний через творения отцов церкви, чьи произведения считались “ключом” к Священному Писанию.

     Одновременно с освоением церковной традиции шла и другая линия — рационалистического осмысления Писаний, которые были доступны и переведены на тогдашний народный язык. По счастью, в Киевской Руси был целый ряд великих князей, которые всеми силами поощряли и церковное строительство, и дело образования при церквах, и благоговейное отношение к “книжному учению” — так в то время называли изучение Писаний. Развлекательной литературы тогда не существовало, слишком тяжел был труд переписчиков, чтобы тратить его на что-либо иное, чем “ученье”, святое и богоугодное.

     Хотя мы и отмечаем наличие двух направлений в богословии Киевской Руси — мистического и рационального, между ними в то время не было резкого разделения. Все только образовывалось! Церковь еще не была в строгом смысле ни единой, ни государственной — православие черниговское отличалось от православия владимирского, а оба они — от киевского; многие так называемые “рационалисты” были служителями церкви. Монастыри наряду с привязанностью к христианской медитации — исихазму были в то же время центрами обучения и науки, своеобразными академиями того времени.

     Бескомпромиссность, правдивость, деятельность были характерными чертами миссионерской деятельности первых христианских проповедников, именующихся в летописях и церковной истории “святыми”.

     Принятие христианства на Руси означало одновременно принятие византийского обрядового, исторически сложившегося богослужения и принятие Евангелия и Библии на славянском, понятном народу, языке и что Слово Божие нашло благодарную почву в сердцах великих русских князей, которые, сами услаждаясь новым учением, ревностно его распространяли. Другой благодарной почвой были сердца определенной части православного духовенства; этих людей у нас называют “мыслителями”, но они, в сущности, являются нашими первыми евангельскими богословами, стремящимися освоить, осмыслить хлынувшую на Русь благодать Божию, весть о спасении людей через веру в Сына Божия.

 

В XV веке Россия освободилась сначала от господства греческой церкви, Византии, а затем — от татарского ига. В 1453 году Византия пала под ударами турок, и с нею кончилось существование Восточной Римской империи. Центром православия стала Москва. В 1480 году произошло великое “стояние на Угре”, в результате которого армии Ивана III и татар разошлись в разные стороны, и иго кончилось в известном смысле мистическим образом, как и впоследствии у нас неоднократно происходило с другими формами “ига”. Общественное потрясение от этих событий вылилось в эсхатологическое ожидание “конца света” и московско-новгородское реформационное движение, которое было уничижительно прозвано ересью “жидовствующих”.

     Главой этого движения был дьяк Федор Курицын, советник и друг Ивана III, имеющий большое влияние на царя и глубоко почитающий Священное Писание. Федор Курицын проповедовал обращение от церковной традиции к первоначальному “пророчеству”, или “откровению” Писаний и признание именно его основным источником религии, а также высоко поднял значение мудрости и образованности в духовной области. Он осуждал самоправедность “внешнего жительства” как фарисейство, утверждая наставление в вере через пророчество, т.е. Библию, и отрицал необходимость посредников между Богом и человеком. Федор Курицын был влиятельной фигурой при дворе Ивана III, и с этим движением нельзя было справиться, не устранив образованного дипломата, а тот твердо стоял за авторитет Библии, в делах же практических выступал против церковной иерархии, обрядовости и монашества как явлений не библейских. Таким образом, центром борьбы между реформаторами и охранителями старины стал вопрос об авторитете: что является авторитетом в вере?

     Со стороны “охранителей” выступил Иосиф Волоцкий, настоятель Иосифо-Волоколамского монастыря. Идеалом, к которому он стремился и преуспел в этом, был суровый, хорошо организованный монастырь, с долгими службами и постами, тяжелым трудом, центр религиозной культуры, и при этом — богатый землевладелец.

     Иосиф Волоцкий уважал сотрудничество с государством, очень помог Ивану III укрепить его власть, но противостал ему, когда тот покусился на монастырскую собственность.

     Иосиф Волоцкий начал идейную борьбу с реформаторами; как упоминалось выше, написал против них свое знаменитое произведение “Просветитель”, где цитировал более сорока отцов церкви. Он считал, что Библию нельзя читать “своим разумом”, но необходимо руководствоваться толкованиями святых отцов. Он резко выступал против попыток знать Библию и размышлять над ней. Его ученики, иосифляне, так сформулировали воззрения своего учителя: “Всем страстям мати — мнение; мнение — второе падение”. Иосиф Волоцкий был уверен, что “Библия плодит ереси”, это его слова.

     У реформаторов нашлись союзники. Это были нестяжатели, монахи Кирилло-Белозерского монастыря, во главе с наставником Нилом Сорским. История нестяжательства — одна из светлых страниц в истории отечественного православия. Несмотря на все старания иосифлян сделать свой монастырь центром религиозной жизни, духовности, светом для всей страны, таковым центром на многие годы стал Кирилло-Белозерский монастырь Нила Сорского, молитвенника, духовно мыслящего, кроткого и совершенно не честолюбивого человека. Иосиф Волоцкий слишком большое внимание уделял внешней стороне: службы, посты, изысканное пение, соблюдение обрядов и церемоний, а умственная молитва и духовное чтение оставались в пренебрежении. Иосифляне читали много и без разбора, считая Библию, творения отцов и канон одинаково святыми, препятствуя стремлению их различать, а также противясь попыткам простых людей читать Писания и размышлять над ними. Старец Артемий, из нестяжателей, иронически писал о православных епископах, “мнящих быти учителями” и учивших, что “грех простым людям чести Апостол и Евангелие”.

     Само название “нестяжатели” раскрывает природу этого движения, идеалом которого является бедный монастырь, монахи, работающие своими руками и любящие глубокую, сосредоточенную молитву, почитающие изо всех книг Библию как единственный авторитет в делах веры. Именно этот последний факт привел их к убеждению, что “еретика” и вообще любого инакомыслящего нужно наставлять словом, нужно молиться за него.

     Иосиф Волоцкий требовал, чтобы инакомыслящих сжигали заживо как врагов христианства. А Нил Сорский мечтал и верил, что сила молитвы, любви и наставления может преобразовать всю русскую жизнь. Он отказывался от всех высоких постов, которые предлагал ему Иван III, веря, что жизнь преобразуется изнутри, а не извне.

     Все эти споры привели к формированию двух основных проблем, которые должен был разрешить собор 1504 года: это был вопрос об авторитете, т.е. одна Библия или все священные книги в совокупности, и вопрос о том, как поступать с инакомыслящими, т.е. “еретиками”. Этим собором заканчивались все религиозные, идейные движения XV века и открывался новый, XVI век. Он ознаменовался и еще одним важным событием: в борьбе с реформаторами была собрана первая полная Библия на славянском языке, до тех пор существовавшая в разрозненных книгах. Некоторые из них были известны только образованным реформаторам. Реформаторы их заново переводили и пристально разбирали, а затем на диспутах побивали “охранителей”, которым эти книги были неизвестны. Инициатива библейского изучения, таким образом, принадлежала реформаторам, и их в этом активно поддерживали нестяжатели.

     Заслуга собирания Библии принадлежала новгородскому архиепископу Геннадию, но он сделал это не из любви к Божиему слову, а из ненависти к реформаторам. Он специально ездил в Рим. “Геннадиевская Библия”, как она будет называться в истории, включала в себя ряд неканонических книг, это он тоже перенял у католиков.

     На соборе 1504 года встретились нестяжатели с иосифлянами, и победили последние. Чтобы казнить Федора Курицына, нужно было лишить его защиты царя. На Ивана III было оказано сильное религиозное давление, ему угрожали адом, и больной царь сдался, а вскоре и умер. Федор Курицын был сожжен, его единомышленников казнили, и с реформаторами, как казалось, было навсегда покончено.

     Собор 1504 года оказался судьбоносным в истории России. На нем открыто торжествовало обрядовое христианство и были сформулированы его основные принципы, а именно: неприятие ни Библии, как Слова Божиего, ни права на ее исследование и обсуждение, ни людей, которые желали жить по Писанию. Этот собор сделал Реформацию в России невозможной. Он на несколько веков утвердил жесткую политику господствующей церкви по отношению к самостоятельному продумыванию и обдумыванию Писаний, к дискуссиям на религиозные темы и к свободомыслию. Спустя три века митрополит Амвросий подтвердит это же отношение к Библии: “Мистическое состояние Библии, т.е. непонятность языка ее есть необходимейшее для народа... которого под видом откровения нужно держать в ослеплении” (из его беседы с обер-прокурором Синода Яковлевым).

     Обрядовость, мистицизм и вера в магическое действие таинств на человека, а также почитание Божьей Матери, вытеснившее почитание Иисуса как единственного Искупителя от греха и смерти, привело к инфантилизму народа в духовных вопросах и, как следствие, к его глухой ненависти к тем, кто хочет читать Писание, понимать его, объяснять его, рассуждать и обсуждать, т.е. ко всякой духовной мыслительной деятельности.

     Итак, споры о Библии и “еретиках” прекратились, но споры между двумя монастырями о природе монашества продолжались. Иосиф Волоцкий обратился к преемнику Ивана III — Василию III с челобитной против еретических взглядов белозерцев, учеников Нила Сорского. Ревностным почитателем последнего был Вассиан Патрикеев, который стал идеологом евангельского направления — нестяжательства. Это был знатный боярин, сосланный во время борьбы с реформаторами в монастырь. Он стал выдающимся публицистом XVI века, и острие его публицистики было направлено против монастырского землевладения, уводившего от основной духовной цели. Он спрашивал: “Как избавиться от суетных помыслов этого мира?” И отвечал: “Взиранием на ничтожность и тленность мирской жизни”. Он спорил с иосифлянами: святые сел не держали; монастыри были исконно нестяжательны, имели нравственный авторитет, а не авторитет богатства, не порабощали своих братьев-христиан. Церковь, считал он, должна вернуться к первоначальной духовной красоте.

     Вассиан Патрикеев взялся за основной труд своей жизни: создал новую “Кормчую” — книгу правил по церковно-монастырскому руководству в русле идей нестяжательства. Споры иосифлян и нестяжателей о природе монашества длились несколько лет, не прекращаясь, и в 1512 году московские власти решили обратиться в Афонский монастырь, греческий центр православной духовности, чтобы прислали им старца Савву для разрешения споров. Старец был болен, и лишь в 1518 году вместо него в Москву поехал Максим Грек как гость великого князя.

     Максим Грек известен как переводчик, публицист, ученый-энциклопедист и гуманист. Он был учеником и последователем великого итальянского предшественника Реформации Савонаролы. Отведенная Максиму Греку келья в Чудовом монастыре стала своего рода просветительским центром, где собирались самые образованные люди, единомышленники-нестяжатели, в том числе, конечно, и Вассиан Патрикеев, и вели вольные беседы. Первое сочинение Максима Грека было об Афоне, об устройстве монастырской жизни, где каждый должен работать своими руками. Его перу принадлежат переводы трудов отцов церкви весьма специфического содержания: из Василия Великого — “Беседа на лихоимцев”; из Григория Богослова — “О нищелюбии”; из Иоанна Златоуста — “О епископах нерадивых”.

     Кроме того, Максим Грек был блестящим публицистом, его произведениям морально-обличительного и социального характера суждена была долгая жизнь. Благодаря своим энциклопедическим знаниям он познакомил русских людей с итальянским Возрождением, открытием Америки, личностью и учением Савонаролы. Но главное, для чего его пригласил великий князь, — это перевести Толковую Псалтирь, чтобы иметь такой перевод, на который можно было бы опираться и не бояться ошибок. Князь, в отличие от духовенства, хотел иметь авторитетный базис для борьбы с “еретиками”. Максим перевел Псалтирь, и, по отзывам современников, “все восхвалили ее как источник истинного благочестия”. А о князе сказано было, что он “почтил трудившегося не только похвалами, но и большою наградою”.

     Максим собирался вернуться на Афон, но получил новые задания от князя; и тут над его головой стали собираться тучи: он потерял защиту князя, когда осудил его за развод с первой женой — Соломонией Сабуровой и второй брак с молоденькой Еленой Глинской. “Охранители старины” только того и ждали, они с великим подозрением относились ко всей деятельности Максима Грека и к внесению любых изменений в священные книги, которые тем и были для, них священны, что не подлежали ни изучению, ни осмыслению, ни вообще пониманию. Они обвинили Максима Грека в том, что тот “огласил в народе словено-русские книги неисправными... и опорочивал оные”. К тому же он вмешался в спор нестяжателей с иосифлянами, а затем, в 1523 году, — в спор между ревнителями старины и сторонниками новшеств.

     В 1525 году состоялся суд над Максимом Греком. Его так желали “засудить”, что обвиняли заодно и в “волхвовании” над великим князем, и в шпионаже в пользу турецкого султана. Его в оковах отправили именно в Волоколамский монастырь — оплот его противников, с запрещением не только писать или с кем-либо общаться, но и “мудрствовать”, т.е. думать! Не удовлетворившись одним судом, в 1531 году над Максимом Греком устроили второй, чтобы укрепить незыблемость обрядовой старины против “греческой прелести”. Опасность обрядовости и магического понимания таинств состоит в том, что человек лишается способности думать о духовной жизни или искать спасения. В лице Максима Грека Россия впервые получила человека глубоких знаний в области и богословия, и светских наук, который пытался обратить на пользу христианства в России всю свою эрудицию; однако ревнители старины поняли только одно — что он “портит богослужебные книги”. Вместе с Максимом Греком на этот раз был осужден и Вассиан Патрикеев, который “был уморен презлыми иосифлянами” в 1532 году в том же Иосифе-Волоколамском монастыре. Максима Грека убить не решились, он пережил великого князя и в 1551 году, т.е. через двадцать лет после второго суда, был отпущен на покой в Троицкую лавру, где сделал новый перевод Псалтири с приближением языка к современному.

 

Реформационные идеи XVI века

     Идеями Реформации в России был охвачен широкий круг людей: дворяне (Матвей Башкин), крестьяне (Феодосии Косой), образованные слои населения (Иван Пересветов), и наконец, все те, кто способствовал отечественному книгопечатанию, — Иван Федоров, князь Острожский, князь Курбский, старец Артемий, митрополит Макарий.

     Почему такую огромную роль сыграло начало книгопечатания? Потому что оно впервые после Киевской Руси принесло Евангелие и Библию русскому народу. Книгопечатание на заре своего возникновения было делом жертвенного служения Богу. Оно родилось в борьбе, оно развивалось в обстановке непрерывных угроз. Все это особенно хорошо видно на судьбе нашего первопечатника Ивана Федорова (1510 — 1583 годы).

     Деятельность Ивана Федорова пришлась на царствование Ивана Грозного. Без Божьего провидения печатание духовной литературы, наверное, никогда бы не началось, потому что, как мы уже отмечали, православные иерархи боялись света Библии, утверждая, что “Библия плодит ереси”. Но с завоеванием Астраханского и Казанского ханств перед российским государством встала задача христианизации завоеванных земель. А богослужебных книг для новопостроенных церквей не было! Мы можем только догадываться, как мало было этих книг в русском государстве. И тогда царь проявил интерес к кустарной деятельности скромного мастерового, интересовавшегося резьбой по металлу и по дереву, гравировкой, набойкой, стремившегося использовать эти древние виды искусства для создания шрифтов. Под царской рукой дело сразу двинулось: в самом Кремле отвели помещение для типографии, и вместе с Петром Мстиславцем Иван Федоров начал “собирать” свою первую книгу — “Апостол”. Он перепробовал много разных шрифтов и выбрал такой, в котором нижняя часть каждой буковки была пошире и потяжелее, чем верхняя, что создавало зрительную устойчивость текста. Он перебрал много досок с резьбой и разными красками для заставок, пока не получилось нарядно, празднично и вместе с тем строго. Он сделал для этой первой книги широкие поля, чтобы их можно было обрезать, когда истреплются страницы, ведь книга — дело дорогое.

     В 1564 году “Апостол” вышел в свет. Эта дата считается началом отечественного книгопечатания. Иван Федоров с радостью принялся за следующую книгу, но тут ему пришлось бежать из Москвы! Причину этого первопечатник сам объяснил так: “Презельно ради озлобления от многих начальник и священноначальник и учитель”. Озлобление против Ивана Федорова копилось давно, с самого начала: книгопечатание на станке считалось делом дьявольским. “Богоугодным” было только переписывание от руки. В это время разладились взаимоотношения Ивана Федорова с царем: царь лишил его своей охраны и покровительства, и тут же на него с яростью набросились недоброжелатели. Начинались репрессии против реформационно настроенного духовенства и других образованных кругов населения. Царь уехал в Александрову слободу, а вскоре организовал опричнину. Из России надо было бежать. Бежал также ближайший друг и соратник царя — князь Курбский. Бежать можно было в Западную Украину и Литву, до поры до времени.

     С 1565 года Иван Федоров обосновался в Остроге (Западная Украина), в имении князя Константина Острожского. Этот князь был человеком веротерпимым и склонялся к протестантам. Он с уважением отзывался о кальвинистах, их вере и учености. В то время влияние протестантизма в Западной Руси было значительным. Во множестве открывались кальвинистские храмы и молитвенные дома, училища, типографии, издавалась протестантская литература. Здесь же, в Остроге, Иван Федоров совершил подвиг всей своей жизни — напечатал в 1581 году Острожскую Библию на славянском языке. В течение 200 лет текст этой Библии служил образцом для ее последующих изданий.

     Дело в том, что, желая напечатать Библию, Федоров не мог найти удовлетворяющего его рукописного списка: все они были полны ошибок! И тогда он отправился через Румынию и Болгарию, Валахии, через древнее Тырново — в Риду. Там был знаменитый Рильский монастырь, основанный еще в Х веке. Федоров надеялся встретить там монахов, не только умудренных годами и опытом, но и являющихся преемниками Кирилло-Мефодиевской традиции.

     Весь Балканский полуостров в то время находился под турецким игом, и монастырь, который раньше был центром болгарского просвещения, стал теперь крепостью, оберегавшей от турецкого засилья славянскую культуру, письменность, язык. Ученые монахи тайно сносились с монастырями Греции и Москвы. Целыми днями они сверяли перевод с греческого оригинала, исправляли ошибки. Лишь после вечернего звона откладывали в сторону книги и рукописи. Православные монахи ободряли Ивана Федорова. Глядя на болгарский народ, томящийся под турецким игом, Иван Федоров понимал, что счастье без свободы невозможно, а глядя на русский народ, он понимал, что невозможна свобода без знаний. “Ум без книги, что птица без крыльев”! И он продолжал свой героический труд, без которого для него жизнь не имела смысла, — “Духовные семена по вселенной рассевати”.

     В 1570 году, в Литве, в Заблудове, мечта Ивана Федорова осуществилась: он получил в свое распоряжение типографию и напечатал в ней “Учительные Евангелия” (т.е. с пояснениями) и “Псалтирь”. Затем Федоров переехал во Львов, где основал первую на Украине типографию. Там он напечатал второе издание “Апостола” (1574 год) и свою знаменитую “Азбуку”: он использовал для ее создания западноевропейские учебники и латинские, польские, сербские, болгарские, русские рукописные традиции. Он по-прежнему “собирал” каждую напечатанную им книгу. В “Азбуке” отразились его широкая образованность и желание привить детям вкус к образованию. В период с 1574 по 1578 годы “Азбука” выдержала несколько изданий. Она стала памятником русской культуры и просвещения.

     Иван Федоров умер во Львове, в декабре 1583 года, вскоре после напечатания Библии (1581 год) — дело его жизни было завершено. Он имел твердое и ясное понимание важнейшей истины для жизни народа — опираться в своей вере нужно только на Писание, нужно знать Библию, нужно вникать в Божие Слово. И он сделал все, чтобы донести Слово до простых людей, объяснить его, сделать привлекательным, понятным.

     Не соприкасаясь с Иваном Федоровым, в это же время трудились в области просвещения и другие известные личности. Так, князь Курбский, друг князя Острожского, организовал перевод на славянский язык отцов церкви — Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Иоанна Дамаскина. Его отношение к протестантам было сложным: он интересовался ими, но не мог вести с ними богословские споры, потому что они опирались на Писания, а он — на предания. Тем не менее Курбский сыграл значительную роль в издании Острожской Библии, финансируя его, хоть и укорял князя Острожского за привлечение протестантских издателей, к которым он причислял Ивана Федорова. В свое время Курбский был учеником Максима Грека, и это, конечно, отразилось в его взглядах, тем более что он сам оказался в глубоком конфликте с царем и вынужденной эмиграции. Он был западник и просвещенец.

     В середине XVI в. на историческую сцену выходит мелкопоместный боярин Матвей Башкин, выступивший против холопства как явления противного учению Христа. Начал Башкин с вопросов священнику Благовещенского собора: как холопство согласуется с любовью к ближнему? Почему епископы сами себя возвеличивают и только богатых любят? Почему монастыри потеряли святость и стали притонами разврата? Почему Евангелие в церквах не изучается? Почему не Христу поклоняются, а иконам? Зачем нужно церковное покаяние, если человек грешит по-прежнему?

     Священник не знал, что ему отвечать, и написал царю донос на Башкина. Вина Матвея Башкина была и так велика — он “хулил православную церковь и порядок государственности”, а тут еще совершил невероятный по своей смелости поступок: разорвал “кабалы” своих холопов и выпустил их на свободу. Кроме того, он не ограничился беседами со священником, а распространял свои, типично реформационные, идеи о церкви как союзе единоверцев, об иконах как идолах, о близости Христа к людям и о том, что знание не враждебно Богу и что Евангелие надо читать и изучать.

     Матвей Башкин был не одинок в своих взглядах. Так же мыслил и просветитель Иван Пересветов, утверждавший, что “Бог любит правду лучше всего” и что истинная вера — это правда и Бог помогает тем, кто стремится ее осуществлять. Сочувствовали идеям Матвея Башкина и нестяжатели. Старец Артемий говорил: “От учения бо разум прилагается, еже и до смерти учитися подобает”. Он защищал “книжное ученье”.

     Идеи Башкина, таким образом, распространились от Москвы по монастырям до Белого озера. И царь, первоначально отнесшийся к вольнодумцу снисходительно, вскоре приказал его арестовать, пытать, чтобы узнать истоки его учения, а затем сжечь его в срубе. Царя особенно возмутило, что Матвей Башкил не только “вольнодумствовал”, но и поступил в соответствии со своими убеждениями — отпустил холопов на волю. Единство веры и жизни по вере показалось царю опасным. Слушать Христа и исполнять слово Его — было делом государственной измены. Смелые и правдивые слова, несломленный дух, действенная любовь к ближним были опасны для национального самосознания, когда нация отождествлялась с царем и православной иерархией.

     Русские писатели и философы утверждают, что христианство на Руси не проповедано. Но факты говорят о том, что если на официальном уровне было именно так, то где-то глубоко внутри шла совсем иная жизнь. Только о ее существовании мы узнаем преимущественно из сведений о мучениках.

 

Великий раскол XVII века

     В 1654 году, при царе Алексее Михайловиче, произошло воссоединение России с Украиной. Это событие поставило новую проблему перед православной церковью: нужно было унифицировать богослужения и богослужебные книги, а в них было немало различий. Кроме того, хотя Россия спасала Украину от политического, экономического и религиозного гнета Польши, Украина была грамотнее своей спасительницы, начитаннее в Писаниях, и сами Писания содержали меньше ошибок, были ближе к подлинникам, так что не украинские, а русские книги надо было исправлять. Эта проблема с Библией была для православной церкви постоянной и болезненной. Вспомним обиды на Максима Грека, что он “русские святые книги огласил неисправными”. Вспомним гонения на Ивана Федорова. Вспомним его собственные затруднения, когда он не знал, с какого списка печатать Библию, потому что в каждом были свои ошибки, и пришлось ему самому заняться поисками достоверного источника. С 1651 года началась серьезная работа по исправлению книг, создана была комиссия, в которую входил и протопоп Аввакум, а руководителем был Никон, который вскоре был возведен в сан патриарха. (С 1590 года, при Борисе Годунове, в России был учрежден патриархат, первым русским патриархом стал Иов. Именно с этого момента идеология Москвы — Третьего Рима — стала официальной.)

     Воссоединение с Украиной сделало нужду в исправлении книг и унификации обрядов весьма настоятельной: двуперстное крестное знамение заменилось трехперстным, крестный ход было решено делать в ином направлении, как на Украине, были и еще некоторые изменения в обрядах. А дальше случилось нечто непредвиденное, чего ни отечественные, ни западные историки объяснить не могут: русский народ не принял нововведений и со словами “Церковь порушилась!” начал массовый исход из нее.

     Русский историк Ключевский пытался объяснить, почему народ пошел на гибель за “аз”, т.е. восстал против совершенно незначительных изменений, вроде пропуска “аз” в Символе веры: “рожденного, не сотворенного”, раньше было: “рожденного, а не сотворенного”. Ключевский объясняет это тем, что вера у православного человека была обрядовая, магическая, а в магической формуле каждая мелочь важна, иначе формула не будет “работать”. Может быть, и этот момент присутствовал, только народ-то сознавал себя страдающим не за “аз”, а за Христа.

     Историк Костомаров писал: “Старообрядчество не было "старой Русью". Раскол — явление новое, чуждое старой Руси. В старинной Руси господствовало отсутствие мысли и невозмутимое подчинение авторитету властвующих — раскольник любил мыслить, спорить; раскольник не успокаивал себя мыслью, что если приказано сверху так-то верить, так-то молиться, то, стало быть, так и следует; раскольник хотел сделать собственную совесть судьею приказания, раскольник пытался сам все проверить, исследовать... То, что только признавалось тупо, как дедовский обычай, то, чему слепо верили, не размышляя, то самое пришлось защищать, а, следовательно, пришлось тогда думать”.

     Раскол — это пробуждение сознательной религиозности, но это также и выражение неверия в новую церковь. Раскол — это тот трагический момент в русской истории, после которого мы начали наш горестный путь к атеизму, а все живые религиозные силы ушли в подполье.

     В центре раскола стоит титаническая фигура протопопа Аввакума (1620 — 1682 годы). Это наш Лютер — и по страстности веры, и по энергии ее выражения они похожи. Только Лютер, поддержанный князьями в их борьбе за национальную независимость, стал профессором Виттенбергского университета, а наш Аввакум, кочуя из ссылки в ссылку, потом в земляную тюрьму, закончил свою жизнь на медленном огне, приговоренный к сожжению в срубе. Но непрерывно, из любого места своего страдания, он слал свои грамотки, которые расходились по всей стране. Их передавали странники, стрельцы, сторожившие Аввакума, мятежный люд Степана Разина, крамольные бояре.

     Духовная борьба крестьянства происходила по тем же линиям, какие видны у Аввакума. Это гимн христианской церкви, которую протопоп видел в своих верных последователях: “Се еси добра, прекрасная моя! Се еси добра, любимая моя!.. Зрак лица твоего паче солнечных луч, и вся в красоте сияешь, яко день в силе своей!..” Этот гимн в “Житии” следует за описанием заключения узников в земляную тюрьму.

     Аввакум жил после этого еще десять лет, но больше не возвращался к “Житию”, считая его законченным, сюжет — исчерпанным. В эпилоге содержится страстное обличение никониан за казни верующих, за насильственность государственной церкви. В “Житии” Аввакума мы видим резкий контраст церкви истинной, прекрасной и церкви “порушившейся”, насильственной, обагренной кровью христиан. А также резкий контраст учения Христова и церковной практики. В одном из своих посланий он дал боярыне Морозовой такую высокую оценку: “Егда же время приспе, женскую немощь отложите, мужскую мудрость восприемше, и на муки пошла, Христа ради мучитися”.

     Нет, не за “аз” гибли русские раскольники!

     А гибло их много. Их ловили и мучили с великой изобретательностью, для государственного блага. Многие предпочитали сжигать себя сами. Аввакум понимал это желание. Он писал в “Послании”: “Из каждой золинки их, из пепла, аки из феникса, израстут миллион верующих... Насильственная смерть за веру вожделенна... В огне-то здесь небольшое время потерпеть. Боишься пещи той? Дерзай, плюй на нее, не бойсь! До пещи страх... а егда в нее вошел, тогда и забыв вся”.

     С 1676 по 1690 годы известно более 20 000 человек, добровольно пошедших на костер с одной мыслью: “От антихриста некуда деться, кроме как в огонь”. Вдумчивый английский историк Латимер (XIX век) назвал раскольников “первыми борцами за свободу совести в России”. Действительно, они отстаивали право верить по-своему, они хотели фактически отделения церкви от государства, они возражали против насильственности в делах веры, а также против продажности и угодливости церкви, не могущей постоять за свою паству.

     Как мы уже убедились, раскол имел длинную предысторию. В свою очередь, он стал чрезвычайно важным событием для будущего возникновения протестантства и баптизма в России. Именно в раскол уходят наши национальные корни, корни русских евангельских христиан-баптистов.

     Дело в том, что исход из государственной церкви совершался двумя большими потоками — поповцев и беспоповцев. Поповцы не мыслили себе церкви без священников и обрядов; единственное, чего они хотели, — это иметь свободу от насилия государственной машины и свободу от “порушившейся” церкви, в которой больше не обитает благодать. Это были будущие старообрядцы.

     Беспоповцы — это раскольники, которые опирались на трехсотлетний опыт русского нонконформизма с его неприятием обрядности и иерархии и с тяготением к устроению общинной жизни.

     Именно беспоповцы и были теми раскольниками, которые стремились сами все проверить, исследовать и “сделать собственную совесть судьею приказания”. В них пробудилось чувство сознательной религиозности, что сделало раскол движением от массовой религии к индивидуальной вере. Такой переход был делом трудным. Верующие, покинувшие церковь, сбивались в “толки” и “согласия”: Божьи люди, Христоверы, Духовные христиане и многие другие.

     А вопрос, почему и как “порушилась” православная церковь, стал занимать умы историков. На самом деле церковь давно “порушилась”. Раскол это выявил, но на пути к нему было много памятных вех. Историк-славянофил Иван Киреевский, например, считает такой вехой Стоглавый собор 1551 года, когда Иван Грозный взялся им руководить и задавать собору сто вопросов: “Почему попы в церкви всегда пьяны и без страха стоят и бранятся, и всякие речи неподобные всегда исходят из уст их? Как быть с монахами и черницами, которые по миру волочатся и живут в миру? Почему ученики учатся грамоте небрегомо? Почему мало умеют грамоте? Угодна ли Богу раздача церковных и монастырских земель в рост?”

     А может быть, стоит обратить внимание на мнение патриарха при образовании патриархата в 1590 году: “А то что за патриаршество, что жити не при государе, тому статься никак невозможно”. Патриарх не видел ни прав своих, ни обязанностей, отдельных от государственных. Конкретно это выражалось в том, что в ход шел только меч, и меч исключительно светский, мечом “духовным” церкви не приходило в голову пользоваться. Двуглавый орел фактически был одноглавым. А постигать истины учения Христа о церкви довелось не церкви, а вышедшим из нее, к которым в полной мере относятся слова: “...Не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего” (Евр. 13:14). Именно эти выходцы стали церковью в странствии. А церковь официальная усвоила понятие об имперском могуществе Третьего Рима и пошла по пути внешнего блеска и величия и национальной идеи.

     Раскол — тема неисчерпаемая и была бы самой трагичной, если бы не было этих героических Божьих людей, вышедших из нее и пустившихся в странствия, не имея никакой иной опоры, кроме духовной!

     А трагизм в том, что место Христа занял царь, место самой церкви заняло государство, место миссионеров — армия, место любви к небесной родине — любовь к земной, патриотизм стал национализмом. Поэтому никакой современный историк не может миновать раскол, значительнейшее явление нашей русской жизни.

 

                                                                                                                                                                                              Духоборцы

     Духоборчество — это движение сложное и неоднозначное в разные периоды своей долгой жизни, малоизученное, игнорируемое как православными, так и советскими историками. В официальных источниках оно упоминается с 1750 года, но сами духоборцы ведут свою историю с раскола, т.е., с их точки зрения, движение имеет трехсотлетнюю историю, захватывающую XVII — XX века. Выступая в 1966 году на одном из международных миротворческих форумов, посвященном вопросам разоружения, руководитель духоборцев Иван Веригин (Канада) называет именно эту цифру — 300 лет: “Как духоборцы, которые вышли из среды русского народа, и на протяжении 300 лет своей истории строго следили за духовным послушанием учению Христа, мы можем сказать, что нас не удивляет то, что совершается в мире сегодня, ибо Иисус Христос предсказал, что все это будет...”

     Имеют ли духоборцы историческое обоснование этому утверждению? Ведь триста лет охватывают весь тот период времени, который начался непосредственно после Великого раскола 1666 года. Тогда не было еще духоборцев, но существовало чрезвычайно родственное им движение духовных христиан, которое в середине XVIII века определилось в секту духоборцев. Сами же Духовные христиане вышли из секты Божьих людей, первой секты на почве православия. Таким образом, говорить о трехсотлетней истории духоборчества правомочно, если рассматривать его в связи и в преемственности с другими религиозными движениями после раскола, потому что их идеи преимущественно развивались в одном направлении; это были идеи рационалистические, если можно так говорить о горячей вере в Иисуса, единого Посредника между Богом и человеком и о признании необходимости покаяния перед Богом.

     Духоборчество можно назвать чистым чудом в русской жизни. После раскола общество все более отчуждалось и от официальной церкви, и от Бога. Неверие, скептицизм характеризовали эпоху Петра I и Екатерины II.

     Общество искало иных идеалов и находило их в социальной области. Церковь после раскола потеряла власть над душами людей, и Петру I не составляло особого труда ликвидировать в 1721 году патриаршество и превратить церковь в винтик государственной машины. С образованием Синода и введением должности обер-прокурора или “ока государева” над ним (Синодом) церковь в России теряет всякую независимость и самостоятельность, сливаясь с государством. Для вольнодумцев XVIII века, демократов XIX века и революционеров XIX — XX веков она становится таким же олицетворением лжи и насилия, как и самодержавие. Трагическая ситуация.

     И вот на этом мрачном фоне безбожия сияет любовь к Господу, жизнь в послушании Ему, стремление к духовной близости с Ним — и это в преследуемых и гонимых русских сектах, главнейшей из которых являются духоборцы. Несколько слов об их предшественниках.

     Божьи люди. Эта секта возникла в середине XVII века среди простого народа во Владимирских, Костромских землях и на Тамбовщине. Верующие, удрученные “порушенной церковью”, лишенные света Божиего Слова, искали непосредственного, духовного достижения Бога для спасения от погрязшего во грехах мира. “Святому Духу верьте!” — призывали они, и для них отпадала нужда и в таинствах, и в церковной иерархии; они входили в общение с Богом, переживая экстаз от “вселения Христа” в них. Эти люди вышли из православия, но не отошли от него, потому что их опыт — это опыт монашеского исихазма, особой техники молитвы с непрестанным повторением слов “Иисус Христос, Сын Божий (на вдохе), помилуй меня грешного (на выдохе)”, сопровождаемых ритмичным дыханием, и аскетического образа жизни. Целью Божьих людей было ощутить “озарение”, свет в теле, “духовную радость”.

     Этот мистический путь был первым для тех, кто, выйдя из церкви, решил жить без священников — т.е. для беспоповцев. Они называли себя “Божьими людьми”, буквально людьми для Бога на земле, но в народе их пренебрежительно прозвали “христовщиной”. С исторической точки зрения, подобные мистические направления были всегда частью христианского опыта, особенно среди людей малообразованных, не имеющих возможности основываться на Слове Божием и воспринимать его откровения.

     Среди Божьих людей скоро нашлись такие, которые хотели не только познавать Бога с помощью чувств и мистически, но и угождать Ему, служить Ему “чистой совестью”. Это были Духовные христиане. Они считали, что Богу нужно поклоняться не только “духом”-, но и “истиной”. В таком виде они восприняли где-то услышанные слова “поклоняться в духе и истине”. “Закон сделан для беззаконников, — говорили они, — а поклоняться Богу надо духом и истиной”. Эти слова они понимали так, что надо доверять не внешнему закону, а внутреннему закону разума и совести человека.

     Духовные христиане были убеждены в том, что они проповедуют христианство апостольских времен, очищают “дух и истину” от мертвящих наслоений внешней обрядности и ритуала. Они видели истину во взаимопомощи и общности имения: “Людям надлежит имение иметь общее и друг другу безвозбранно давать, потому что они — братья”. Они видели истину в том, чтобы брат чтил брата, ибо в этом почитании он воздает хвалу Богу, живущему в сердце этого брата. Духовное христианство явилось переходом от “христовщины” с ее аскетизмом и экстазом к духоборчеству с его жаждой чистой и святой жизни, жизни по разуму и совести.

     Преимуществом духоборцев было их гораздо более близкое знакомство с Библией. В 1751 году выходит в свет Петровско-Ёлизаветинская Библия. Это было важным событием в русской жизни! После раскола среди руководителей православной церкви царил страх перед новым изданием Библии. Они не подчинились указу Петра I об издании Библии, а затем и указу Анны Иоанновны, и указу Елизаветы: не знали, с какого текста печатать, какие исправления вносить, и не приведут ли эти исправления к новой беде.

     Факт издания Библии, „а спустя всего три года — ее второго издания (на славянском языке, но приближенном к разговорному) сыграл важную роль в развитии духоборчества и духовного толкования духоборами Писаний. Возглавили это движение люди, начитанные в Писании, любящие рассуждать о делах веры, пытливые и разумные. Возможно, именно поэтому историки и официальные источники относят возникновение духоборчества к 1750-м годам, хотя многие характерные для духоборцев черты сложились в предыдущем столетии: сторонники этого движения верили, что в них обитает Христос, доверяли внутреннему закону разума и совести, чтили друг друга глубоким поклоном, кланяясь Святому Духу, живущему в верующих (а больше не кланялись никому, никаким властям, за что много страдали). Они также, как и Духовные христиане, имели общее имущество и бескорыстно помогали друг другу. Но этим духоборчество не исчерпывалось.

     Силуан Колесников, первый руководитель общины духоборцев, организовал ее в селе Никольском Екатеринославской губернии, на юге Украины. Это был человек незаурядного ума, большой начитанности: он знал Слово Божие, был знаком с учениями протестантских сект в Западной Европе и с сочинениями мистиков. Он сумел по-новому и глубоко осмыслить многое в опыте русских сект, существовавших ранее. В то время духоборчество быстро распространялось, возникали новые общины. Они привлекали людей как своей верой, так и своей жизнью: духоборцы верили, что, живя по Духу, они борются со всякой силой тьмы и всяким насилием, самым главным они считали внутренний духовный рост человека. Своей жизнью духоборцы возвещали людям, что есть новая, истинная жизнь и будет новое небо и новая земля. Они связывали воедино Божию благодать в сердце и совершенствование внутреннего человека: “Если мы не будем сердиться, — учили они, — то этим самым мы уже молимся и поклоняемся Богу смиренным духом, тогда и благодать Божия пребывает в сердцах наших... В незлобивом сердце и разум человека светлее солнца, именно — рай, а во гневе — ад”. Горящая вера, “неразоримая совесть”, бодрость духа — эти качества привлекали к духоборцам окружающих людей, в это время в них был силен миссионерский дух, желание свидетельствовать об истине, которая изменяет повседневную жизнь и облик человека.

     Благодаря высоким духовным качествам Силуана Колесникова и долгому времени его пасторства (двадцать пять лет, до самой смерти) духоборцы чрезвычайно ценили своих руководителей, они считали их людьми “свыше разумом”, которые прорекают людям истину и тем подкрепляют жизнь среди людей. Под “истиной” разумелось Слово Божие, и велик был авторитет руководителей, передающих это Слово. Вспомним, что массы народа покинули в XVII веке официальную церковь именно за нерадение, жестокость, равнодушие и низкий моральный уровень духовных “пастырей”. Вспомним, что уже во времена стригольников в XIV веке высоко ценились “книжные”, то есть начитанные в Писании, нестяжательные и учительные руководители. Богоискательство было неразрывно связано с поиском людей, которые являли бы собою Христа. Поэтому и духоборцы предъявляли к руководителю высокие требования: он должен был проповедовать другим только то Слово, которое сам пережил и перечувствовал внутренне! Чисто интеллектуальные знания, не растворенные верою, просто не признавались. Ведь задачей духовного пастыря было “являть своею беседою заблудшему его заблуждение, привести ум его в чистое ведение и сердце — в искреннее раскаяние”. Священнослужитель, который сам не имеет “внутреннего света”, не может вести другого ко спасению — таково было убеждение духоборов. Они имели такое сильное отвращение ко всей внешней стороне религии, что отрицали не только ее обрядовую сторону, но даже и письменное выражение истины, считая действительной только изустную передачу истины, познанной говорящим. “Напишите во сердцах, возвестите во устах”, — говорили они. Духоборцы признавали божественное происхождение Библии, верили, что Слово Божие — это единственный источник веры и спасения, но только тогда, когда это Слово живет в человеке, когда Бог познается по опыту, через вдохновение свыше, объясняющее человеку Священное Писание.

     Главнейшей характеристикой духоборчества как направления было то, что они перевели все видимые формы богопочитания в невидимые: крещение производится Словом Божиим, когда человек отрекается от себя и вверяет себя Богу. Исповедь — это сокрушение сердца перед Богом. Причастие происходит мысленно, через веру в жертву Христа. Церковь — невидима, она состоит из людей, которые призваны Богом, руководствуются “внутренним светом”, стараются “засеменяться добром”.

     Таким образом, можно сказать, что духоборцы в полной мере восполнили то, чего так не хватало в иерархическом устройстве и обрядовом богослужении в официальной церкви. На первое место они поставили сердечную веру, а во взаимоотношениях — равенство и взаимное уважение, как в социальном плане, так и в семейном. Они верили, что они являются храмом Божиим и имеют в себе присутствие Троицы. То, что они приветствовали друг друга глубоким поклоном, кланяясь не человеку, а Духу Святому, живущему в нем, и больше не кланялись никому, чрезвычайно беспокоило православное духовенство. В 1792 году митрополит Гавриил писал о духоборцах: “Сии их умствования есть умствования анабаптистов. Сколь они опасны, открывает история XVI века, когда Фома Мюнцер вредные для правительства заключения сделал. Такие мысли тем опасны, что для крестьян могут быть лестны: сие изведала Германия”. Это высказывание чрезвычайно типично для официального православия: непременно найти какую-нибудь “западную порчу” в русском уме, и дальше совершенно не заботиться о том, что явления совершенно непохожи друг на друга. Духоборцы и не слыхивали об анабаптистах, и сами не имели ничего общего с перекрещенцами, да и крещение понимали чисто духовно. Если что и было общего между анабаптистами и духоборцами, так это быстрое их распространение в самом начале возникновения. Духоборчество в короткое время распространилось по Екатеринославской губернии и дальше — по Харьковской, Саратовской, Тамбовской, Воронежской, Астраханской, Пензенской губерниям, между Донским казачеством и даже в Сибири и Финляндии. Распространению духоборчества во многом способствовала их тихая, трезвая, праведная жизнь. “Любя ближнего, мы осуществляем любовь к Богу. Мы разумеем, что человек, усваивая любовь, приобретает Бога в сердце своем. Отсюдова выводятся взгляды на все окружающее, на всю жизнь — сострадательный, покровительственный, любовный”, — так писал последний руководитель духоборцев Петр Веригин, так считали и первые из них на сто пятьдесят лет раньше. “Прямодушные, честные, ласковые, с трогательной заботливостью хлопочущие о нуждах других, — так характеризовал их однажды председатель Государственной думы Н.А. Хомяков, живший среди них в 1877 году. «И какие работники! Рослые, сильные, стройные. Красавцы». Эта удивительная устойчивость религиозных и нравственных убеждений свидетельствует о том, что духоборчество — глубоко национальное явление. Это настоящее богоискательство, любовь к Богу и Его истине с готовностью исполнять божественные заповеди, а также с готовностью и постоять за свои убеждения.

     Исторически русский период духоборчества можно разделить на три части, по пятьдесят лет каждый. Самое славное время — это время широкого его распространения и яростных преследований со стороны православия и самодержавия, 1750 — 1801 годы. С этим периодом связаны имена трех выдающихся организаторов и проповедников.

     Силуан Колесников (село Никольское Екатеринославской губернии, возглавлял движение с 1750 по 1775 годы) — основатель вероучения духоборцев, сформулировавший их основной догмат, определяющий духоборчество как борьбу Духа Святого, пребывающего в верующих, со всякой “силой, взятой из тьмы”, со всяким насилием. Самым главным духоборцы считали внутренний духовный рост человека и его совершенствование.

     Илларион Побирохин (село Горелое Тамбовской губернии, 1775 — 1785 годы) тоже был выдающимся и оригинальным проповедником. Если Силуан Колесников стремился осмыслить в свете Божьего Слова учение не только русских сект, бывших до него (духовных христиан в особенности), но и учение западных мистиков, ищущих непосредственного общения с Богом, то Илларион Побирохин собрал в систему все, что бродило в умах русских сектантов многих толков. Именно он противопоставил слово устное — слову печатному, утверждая, что спасение идет от духа, оно — в книге “животной”, т.е. в живой памяти, книге ненаписанной.

     Уже в советские годы исследователь русского сектантства Бонч-Бруевич запишет из уст духоборцев их “Животную книгу”, в которой можно видеть, как духоборцы осмысливали те или иные библейские истины. Например, о первородном грехе: “Всяк, входящий в мир, пал уже прежде и имеет наклонность к падению. Из света чистоты духа Бог изгнал человека в мир, как в темницу, и мы погружаемся в котел стихий, кипящих в нем. Но это и поприще испытания! В настоящем котле мира сего наш дух должен переочищаться в спирт чистый, вечный, лучше прежнего”. Здесь тема грехопадения сочетается с любимой темой духоборцев — “Не упивайтесь вином, от которого бывает распутство; но исполняйтесь Духом” (Еф. 5:18). Или же с возрождением: “Мы сами грехами были мертвы, слепы, глухи, а Он (Христос) нас оживил и грехи простил, и дал нам заповедь”.

     Благодаря этой напечатанной “Животной книге” мы можем заглянуть во внутренний мир не только духоборцев, но и в свой собственный! Случайность ли то, что русское протестантское богословие не отличается академичностью, но мы гораздо больше верим в живое Слово Евангелия и стремимся воплощать это Слово в жизни? Мы любим, когда кто-то “поделится с нами Словом”, т.е. чем-то глубоко пережитым в сердце; “напишите во сердцах, возвестите во устах”. Случайно ли, что мы ищем в пастыре не интеллектуальной учености, а примера в жизни и духовного наставника, много пережившего и лично передумавшего? Это все наши национальные корни! Илларион Побирохин сделал большое дело, собрав в систему мысли сектантов многих толков. Этим шагом он привлек их к духоборчеству и укоренил последнее на века, сделав духоборчество уникальным явлением русской жизни, сохраняющим свои высокие духовные идеалы во все эпохи официальной религиозной холодности, скептицизма, политического вольнодумства, революционных устремлений, народничества и большевизма. Поистине, они пошли “другим путем”.

     Около 1790 года место Побирохина занял энергичный проповедник и практик-организатор хозяйственной жизни духоборцев — Савелий Капустин. Он ввел общность имущества и организовал помощь тем, кто в ней нуждался. Обе эти черты духоборчества сохранились и в современной жизни духоборцев в Канаде. Хозяйственное устроение духоборцев помогло им выжить в условиях преследований, но оно же послужило причиной их резкого обособления среди населения и прекращения прежнего быстрого роста и распространения. Большую роль в этом сыграло резко отрицательное отношение к ним правительства: в 1760-е годы духоборцы из Тамбовской и Воронежской губерний были сосланы в крепость Азов. В 1799 году 31 человек из екатеринославских духоборцев был сослан на Урал. Туда же сослали на вечные тяжелые работы в рудниках 34 духобора из Таврической губернии. Их заковали в цепи, били кнутами, истязали и целыми семьями ссылали на тяжелые работы.

     Отношение к духоборцам изменилось только при Александре I. В 1801 году в своем указе император писал: “...Все меры строгости, истощенные над духоборцами в продолжении тридцати лет до. 1801 года, не только не истребили сей секты, но паче и паче приумножили число ее последователей”. Молодой царь вернулся к этому вопросу и в 1816 году: “Чтобы вернуть потерявшуюся овцу в стадо, нельзя действовать силою. Это совершенно противоположно учению Спасителя, Который пришел взыскать и спасти погибшее. Истинная вера есть труд и дело благодати и может быть внедрена в душу наставлением, кротостью и, прежде всего, добрым примером... Церковь не должна ни использовать, ни разрешать жестокость против заблудших. Это совершенно противно Духу ее божественного Главы... Только тогда они (духоборцы) будут чувствовать, что они живут под прикрытием закона, имеют справедливость по отношению к себе, и тогда они будут чувствовать любовь и дружелюбие к своим властям” (6 декабря 1816 года).

     Правительство приняло решение — переселить всех духоборцев в одно место. Им отвели для поселения степные места Мелитопольского уезда на реке Молочной, там они образовали первую духоборческую колонию — Богдановку и очень хорошо устроились под руководством того же энергичного и хозяйственного Савелия Капустина. Переселившихся было около 4000 человек, им отведено было по 15 десятин на душу с освобождением от податей на пять лет и с выдачей от казны по сто рублей на семью для приобретения хозяйственного инвентаря.

     Савелий Капустин организовал общественную кассу под названием “Сиротский дом” (в селе Терпение), установил обряды моления, брака, погребения и другие формы богослужения и начал подумывать о совершенном отделении от православного населения и образовании “духоборческого государства”. Все это были черты деградации. По выражению Бонч-Бруевича, “обряд является непроходимой китайской стеной между внешним миром и духоборцами”. И надо заметить, что обряд стал таковым именно после высылки духоборцев на поселение и хозяйственного их устроения в первой половине XIX века. Там духоборцы утратили свой миссионерский дух, запретили смешанные браки и начали особенно сторониться раскольников других сект. Вспомним, что в XVIII веке они активно вбирали в свою среду сектантов многих толков, систематизируя мнения и взгляды.

     Упадок внутренней, религиозной жизни выразился и внешне: бесконтрольная власть руководителей и над душами людей, и над общественной кассой привела к тому, что потомки Савелия Капустина начали пьянствовать, поступать настолько безнравственно и жестоко, что правительство вмешалось и в 1841 — 1845 годы переселило духоборцев из Молочных Вод в Закавказье. Возможно, эти страницы их истории требуют более подробного анализа, потому что правительство было заинтересовано в изоляции духоборцев, и в Закавказье эта изоляция усилилась: в Ахалцихском уезде, вдоль турецкой границы, было образовано 15 деревень переселенцев в окружении нерусского населения.

     Жили они тихо, послушно отбывая повинности: в военное время они оказывали большую помощь русской армии, поставляя перевозочные средства. Некоторые духоборцы стали богатыми промышленниками, разъехались по окрестным губерниям, другие занялись промыслом, особенно извозом, так как почва в этих местах была непригодна для земледелия. Община от этого распадалась, и религиозный дух понижался. Однако есть и другие свидетельства о жизни духоборцев в Закавказье: переселенцы жили в мире со своими мусульманскими соседями! Их кротость в отношении мусульман послужила сначала поводом к грабежу, потом — к озабоченной подозрительности, и наконец, к восхищению, одобрению, и сердечной дружбе. Так что не надо спешить с отрицательной оценкой религиозного состояния духоборцев.

     Одно нам известно точно — это то, как воспрял их дух при приближении террора (после убийства царя Александра II в 1881 году). Пришел указ, чтобы духоборцы, которые никогда не воевали, заняли свое место в рядах русской армии. Духоборцы были крайне озабочены. Они долго совещались о том, какой линии им придерживаться, и наконец, решили оказать внешнее послушание и взять оружие в руки, но никоим образом не использовать его против людей. Ружья и сабли должны были быть брошены на землю, так делали их отцы в прежних русских войнах. В то время руководителем духоборцев был Петр Веригин, и властям стала известна его антивоенная настроенность. Его сослали в Архангельск. Но он пользовался большим авторитетом среди духоборцев, и его последователи были с ним в постоянной связи через специальных ходоков, путешествующих с этой целью между Кавказом и Архангельском. Только вообразите себе этот маршрут: Кавказ — Архангельск!

     Путь духоборских ходоков проходил через Ясную Поляну, и здесь произошла их замечательная встреча со Львом Толстым. В Ясной Поляне духоборцы нашли самый сердечный прием. Они описали Толстому свою историю, раскрыли свои принципы, и он принял все это с одобрением и симпатией. В этот день духоборцы приобрели верного и могущественного союзника и защитника. В какой-то мере Толстой стал также и их учителем. Официальная докладная в Петербург гласит: “Пропаганда учения графа Толстого среди духоборцев сильнее, чем что-либо другое. Именно ей должно быть приписано упорство этих сектантов в анархических чаяниях”.

     На Петра Веригина религиозные труды Толстого произвели сильное впечатление и принесли свои плоды; особенно это заметно в тех инструкциях, которые он давал своим последователям. Так, под влиянием идеи Толстого о непротивлении злу насилием Петр Веригин дал указание не только не пользоваться оружием, но и не носить его.

     Старейшины назначили определенный день в июне 1895 года, когда все оружие должно быть сожжено. Губернатор Тифлиса, услышав, что среди духоборцев наблюдаются какие-то волнения, послал офицера собрать старейшин и узнать, что происходит. Старейшины ответили: “Скажи губернатору, что мы стоим перед Большим, чем он, и поэтому не можем явиться перед ним по его приказу”. Это неожиданное неповиновение разъярило губернатора. Он немедленно послал сотню казаков, которые галопом помчались в Духоборию.

     Они увидели гору догорающего оружия и толпу крестьян с женами и детьми вокруг. Казаки напали на них, круша всех немилосердно нагайками; били по лицам, плечам, головам, не разбирая ни старого, ни молодого, ни женщин, ни детей. Когда народ рассеялся, оставив за собой красное от крови поле с убитыми, офицеры направили казаков по избам. Здесь, в этих скромных крестьянских домах, они дали волю всем злобным инстинктам человека, принеся в семьи ужас и страдания.

     Затем последовали приказы властей, чтобы деревни были разрушены, фермы разорены, а люди отправлены в горы. Без имущества, оставив несобранный урожай, не имея перед собой никакого будущего, гонимые духоборцы умирали: из 4000 погибло 1000 человек. И тогда развернулось движение в защиту духоборцев.

     Зарубежная демократическая печать (журнал “Работник” в Женеве) так отозвалась на избиение духоборцев: “Эта возмутительная история стоит того, чтобы на нее было обращено большее внимание. Она вскрывает нам тот страшный азиатский деспотизм, который совершенно немыслим в цивилизованной стране”.

     Толстовцы (Чертков и другие) во главе с самим Толстым развернули кампанию за облегчение участи духоборцев, было распространено воззвание “Помогите!” Духоборцы решили покинуть Россию: “Это не мать нам, а злая мачеха!”

     В 1898 году было получено согласие правительства на выезд духоборцев в Канаду. Им помогали английские и американские квакеры. Их помощь была не случайной: квакеры со своим учением о “внутреннем свете” в каждом человеке и полным отказом от обрядности в своих общинах чувствовали духовное родство с духоборцами.

     Лев Толстой отдал духоборцам весь свой гонорар за роман “Воскресение”. В 1898 — 1899 годах семь с половиной тысяч духоборцев отправились в Канаду.

     Их злоключения на этом не кончились: по дороге среди них вспыхнула эпидемия, они вынуждены были высадиться на Кипре для карантина, пока эпидемия не пройдет, и там были новые жертвы. А по прибытии в Канаду их ждали новые переживания. Духоборцы чрезвычайно дорожили своим общинным устройством, общностью имущества и землевладения, а канадским властям это казалось очень странным, и они стремились разбить общину на индивидуальных фермеров, чему духоборцы отчаянно сопротивлялись, пока не получили желаемого. “Духобория” превратилась в своего рода резервацию, со своей культурой, обычаями, обрядами, одеждой, своими песнями, представляющими интерес для этнографов. И все же история духоборцев на этом не кончается.

 

Заключение: Во что они верили?

     Все религиозные движения в России резко делятся на движения до раскола и после него. До раскола это все были более или менее энергичные попытки реформировать государственную церковь, исправить нравы иерархов, то есть привести их в соответствие с евангельским учением. После раскола стали создаваться новые церкви; верующие люди, вышедшие из “порушенной”- церкви, стали собираться отдельно от нее и независимо от нее, потеряв к ней всякое доверие за ее союз с государством и подчиненность его целям. Вот тогда-то, собственно, и стало возможным задать вопрос: во что они верили? До этого у нас просто не было возможности согласовать между собой разнородные высказывания и мнения, тем более что они доходили до нас не в изложении носителей этих верований, а в сокрушительной критике на них со стороны правящей церкви.

     Мы можем видеть, однако, основные направления религиозных движений до раскола: они были против обрядовости и иерархии, за возвращение к “первоначальному откровению”, к тому, чтобы вера основывалась на Писании, а не предании, чтобы не было посредников между Богом и человеками, кроме Единого Посредника Иисуса Христа... Это последнее утверждение — самое важное. Все нравственные требования, как, например, нестяжательство священников, их учительность, их близость к нуждам своей паствы, касались их поведения, а не исповедания, а вот признание Иисуса Христа Единым Посредником между Богом и человеками лишало всякого смысла иконопочитание, культ Богородицы, таинство исповеди, и вообще вся структура православной церкви оказывалась неверной: как только найден прямой путь к Богу через посланного Им в мир Иисуса, массовая религия государственной церкви оказывается в кризисе, потому что спасение не в ней, а во Христе. Возникает образ совсем иной церкви — церкви единоверцев и иной образ жизни — по вере, и значит, по правде, по Божьей истине.

     Духоборцы отвергают власть в делах веры внутри самой церкви. Поэтому они не имеют никакого доверия к духовным чинам, особенно к попам и их начальникам. Они отрицают, что апостолы и проповедники Евангелия имели священную власть и сверхъестественные силы для управления верующими. Вместе с отрицанием священников отрицалась и практика исповеди, поста, наказаний. Браки тоже стали делом общественности и личного договора. И так как государство годами отказывалось признавать их браки, сила их принципов и высокая честь постоянно демонстрировались чистотой их морали.

     Выдающейся чертой веры всех русских «сектантов» было учение об обитающем в них Христе. То, что Христос в личности Святого Духа обитает в детях Божьих, есть истина, в которую все христиане радостно верят, и это верование бесконечно более соответствует Священному Писанию, чем церковные верования в «святую воду» или в икону.

     «Сектанты» придерживаются учения о необходимости личной веры во Христа, чтобы иметь спасение. В этом их вера тоже резко отличается от церковной обрядовой практики.

Бог подготовил почву сердец многих тысяч русских людей для принятия чистого семени Евангелия, Благой Вести о спасении по вере в Сына Божия, Иисуса Христа, принесенного в жертву за нас...

     Бог — Владыка истории, и нам должно уповать на Него. Он обещает нам: “...Труд ваш не тщетен пред Господом” (1 Кор. 15:58).

 

                                                                                                                                                                                                                           По материалам доктора исторического богословия Каретниковой М. С.